Великая Отечественная:
взгляд из XXI века

За нехитрой трапезой Андреев соблюдал известное правило: «Когда я ем, я глух и нем». Николай рассказывал, как и кого ранило во время недавнего артиллерийского налета противника, как им оказывал помощь наш фельдшер старик Киреев. Потом прибыли две машины из медсанбата и увезли всех раненых. Одна из них была не санитарная, а обыкновенная грузовая, на которую лейтенант Борисов не разрешил сажать людей, пока не подстелили толстый слой сена.

— А шофер какой-то задиристый попался. В новом комбинезоне, шапка набекрень, где-то надушился, подлец, как все равно на свадьбу приехал, и требует: давайте, мол, ваших раненых немедленно, некогда ждать. А лейтенант Борисов ему говорит: «Вы подождите. Ведь раненых надо перевязать, собрать их, некоторых нести, даже ходячие не могут примчаться бегом». А тот все на своем и угрожает уехать. Лейтенант ему говорит: «Я вам приказываю», а он: «У меня есть свой командир»... Задира и есть задира. Когда собрался народ, шофер сено не разрешает подстилать. Говорит, это «огнеопасно». Мы ему говорим: «Ты ведь раненных бойцов повезешь». А он: «Ну и что же?» Тут лейтенант не выдержал — как даст ему по уху...

— Борисов ударил шофера? — вырвалось у меня.

— Да, лейтенант Борисов ударил. Такого подлеца, как этот шофер, любой честный человек ударит.

— М-да, я его пристрелил бы на месте, — пробасил Андреев, дожевывая хлеб.

— А он — на лейтенанта, — продолжал Николай. — Подумать только, всерьез! Ну, мы с сержантом Курбатовым хвать его, скрутили мигом и давай дубасить. А Курбатов-то грузчиком работал, у него сила — будьте любезны. Он таких десять за раз может отлупить, как пить дать...

— Ну и что же дальше?

— Я-то его бил меньше, чем Курбатов. А он как даст мне вот сюда, в подбородок... Ну, я тут же все четыре копыта кверху...

Андреев хохотал до слез.

— Я вижу, ты парень честный.

— Как же, товарищ лейтенант? Что было, то было, а как же иначе-то сказать?

— Дальше! — сказал я.

— Дальше он бросился на Курбатова, а тот, недолго думая, раз его головой, по-уйгурски, и одновременно ногами в живот. Шофер брык — и потерял сознание. Фельдшер привел его в чувство. Когда он пришел в себя, раненые уже кто сидел, кто лежал в кузове на сене. Лейтенант Борисов взял у сержанта Курбатова винтовку, отдал ему свой наган, посадил его рядом с шофером и приказал ему: «Езжайте в этой машине. Этому подлецу доверять нельзя. Если он начнет дурить, пристрелите на месте. А когда приедете в медсанбат, ведите его к командиру и при нем доложите обо всем. Сами немедленно возвращайтесь». Потом он повел меня на кухню и отправил сюда к вам, — серьезно закончил свой рассказ Синченко.

Рассказ Синченко меня удивил. Я не думал, что робкий тихоня, немного инертный Борисов может кого-то ударить.

Я сидел в раздумье.

Собирая со стола, Синченко спросил:

— Ужин сюда принести или будете ужинать дома? (Синченко называл домом командный пункт, где мы собирались в часы затишья.).

— Дома. Иди и больше не смей драться.

— А ежели вроде этого...

— Марш отсюда!

Синченко ушел.

— Конечно, товарищ старший лейтенант, нехорошо, когда свои дерутся, — нарушил молчание Андреев. — Но с этим шофером иначе как быть-то? — спросил он, разводя в стороны непомерно большие руки.

Я молчал.

— А наш подполковник сегодня раскошелился, — снова нарушил он молчание. — Что-то на него не похоже. Он нас, бывало, за каждый лишний снаряд гонял, а тут расщедрился. Ох, и строгий же он у нас! Но, главное, дело знает. От него ничего не утаишь, все на контроле, на учете держит...